биты хорошие: из берёзы, прямы, гладки, увесисты.
Михаил Иванович вешает пиджак на сучок придорожной липы, закатывает рукава рубашки и встаёт на исходный рубеж, говоря:
— Рюшки я ещё в детстве любил. Бывало, в деревне Верхняя Троица пуще меня никто не играл.
— И здесь отличитесь. Глазомер у вас верный.
Поправив очки, Михаил Иванович запускает одну за другой биты.
Когда ставят без него городошные фигуры, сердится:
— Играю, чур, за себя… Сам соберу рюшки и сам поставлю.
Затерялся городок у забора в крапиве — все ищут, и он ищет.
Став на корточки, Михаил Иванович сооружает фигуры: «пушку», или «колодец», или «ракету». Ровненько ставит «стрелу» или «вилку», а вот «коленчатый вал» и «закрытое письмо», да ещё с «маркой», не любит.
Среди игроков толпятся ребятишки. Взрослые гонят их, а Михаил Иванович за ребят заступается:
— Пусть поучатся…
Случилось, как-то один из сельских парней, Егорка Фомичов, запустил биту и попал Михаилу Ивановичу по ноге.
Он скок, скок на одной ноге. Сел на скамейку и стал растирать ушибленное место. Рабочие испугались, стали бранить парня.
Егорка Фомичов снял фуражку, говорит:
— Простите, Михаил Иванович!
Калинин вскинул на него близорукие глаза, ответил:
— Если бы ты зазевался, и я бы тебя стукнул!..
Привстал он. Похромал немного и опять взялся за рюшки.
Не широка, но местами глубока река Медведица. На пути к Волге вбирает она Ивицу, Городню, Теблешку и много других безыменных речек-леснушек. Берега Медведицы невысокие, с хорошими покосами. Вода чистая, прохладная. Вечерами слышно, как в тиши у берега плещется рыба.
Раз при Михаиле Ивановиче Калинине верхнетроицкие ребята поспорили: какой рыбы в реке больше? Одни говорили — судака, другие — окуня, третьи — налима, а иные утверждали, будто бы видели у мельничной запруды несметные стада серебристых плотвиц.
— Всякая рыба хороша. Да вот как её взять? — подзадорил ребят Михаил Иванович.
— Была бы у нас сеть, взяли бы. А на удочку много ли насидишь? Времени нет.
Верно, летом у ребят свободного времени не так уж много. Помогают родителям: пашут, жнут, молотят хлеб, а у которых нет отца, те поправляют дворы, отвозят на мельницу жито. Понятна жизнь деревенских ребят Калинину — сам её испытал.
И вот однажды привёз Михаил Иванович в подарок ребятам рыболовную сеть, да такую большую — на полреки.
В воскресный день вышли ловить рыбу и взрослые: всем хочется добыть окуньков и плотвиц. Сеть поставили в узком месте, у бывшей переправы — Родомушки. В заводях там и тут постучали, пошумели — вынули много крупной рыбы, а ещё больше мелочи.
— Нет, это не годится,— сказал Михаил Иванович.— Так всю рыбу в реке переведём.— Михаил Иванович вынул из жилетного кармана перочинный ножик и ровненько разрезал сеть пополам. Одну часть отдал ребятам, а другую замотал на колышек и отнёс в сарай.
Гость уехал. А ребята и половиной сети добывали рыбу неплохо. От Родомушек подались к мельничной запруде. В воскресенье, а иногда в субботу вечером приносили они Марии Васильевне пару судачков или язей.
— Чем же вы ловите? — спрашивала она.
— Удочкой.
— Что-то прибыльно.
— Подолгу сидим…
Мария Васильевна заглядывала в сарай и успокаивалась: сеть не тронута, сухая.
Следующим годом, когда Калинин приехал в деревню, мать похвалилась:
— Закормили мальчики рыбой. Спасибо им. Говорят, на удочку попадается, а то и руками берут…
Калинин, увидев ребят на реке у костра, спросил:
— Наверное, сеть-то износилась. Рвётся?
— Рвётся, Михаил Иванович. Щука и лещ уходят. Ловим мы теперь у мельничной запруды, а рыба там жирная.
— Без масла жарится? — засмеялся Калинин.
— Ага. На молоке. Вот сейчас отведаете.
У ребят тут же нашлась сковородка. В костёр на ребро засунули два кирпича и быстро зажарили рыбу. Из берёзового сучка выстругали для гостя и вилку о двух рожках.
Михаил Иванович посидел в кругу «приятелей».
— Рыба вкусна. Спасибо.
— Весной к нам сазан и налим с Волги придут, только нечем взять будет.
Михаил Иванович догадался, на что ребята намекают:
— Что с вами поделаешь. Смотайте эту сеть, поставьте в сарай, а ту половину возьмите,— разрешил он.
Известить Михаила Ивановича, что мать заболела, известили, а приезда его не ждали. Где в такую снежную метель добраться до Верхней Троицы? От Москвы по прямой свыше двухсот километров, да к тому же знали: Председатель ВЦИКа немало занят.
Вот уже который раз больную пришёл проведать сосед Моронов.
— Может, ещё послать телеграмму, Мария Васильевна? — спросил он.
— Посылай не посылай, вряд ли приедет. Пешком не сунешься, и на лошадях по такому снегу не проехать.
Мело четвёртые сутки. По краю деревни, у прясел и огородов, косогоры стали, что башни. А ветер, гуляя по полям и гумнам, всё усиливался. Но как ни лютовал ветер, как ни слепила глаза метель, Михаил Иванович приехал.
Приехал на аэросанях.
Машина эта, окутанная облаком снежной пыли, появилась на улице, как упавшая с неба огромная птица. В башлыках, в валенках с чужой ноги, в материных полушалках, обминая сугробы, не замедлили нагрянуть к дому Калинина ребята.
Михаил Иванович в шубе и ушанке пожимал руку соседу.
— Спасибо, мать мою не оставляете.
— Как можно больную оставлять? — ответил Моронов.— Погода-то задурила, чистый ад.
— Да уж задурила. Кабы только мело, а то жжёт и колет…
— Машина эта не уместится на вашем дворе, Михаил Иванович, ставьте на мой,— предложил Моронов.
— Спасибо.
Коренастый неторопливый дядька — водитель аэросаней, в меховой тужурке, кожаном шлеме, в унтах,— закурил с подошедшими крестьянами, поделившись лёгким табачком.
— Ну и сани, как в сказке! — оглядывая широкие лыжи аэросаней, восхищались мужики.
— Сто километров в час покрывают,— похвалил водитель.
Передав матери лекарство и гостинцы, посидев у её постели, Калинин пригласил в дом односельчан. А где взрослые, там и дети. Ребятам Михаил Иванович роздал конфеты, печенье.
Самовар вновь доливали и доливали, подкладывали горячих углей.
Ночью пурга унялась. Небо посветлело, проступили звезды. Перед восходом солнца снег окрасился багрянцем.
Михаил Иванович встал рано, чтобы побродить, полюбоваться зимней красой. Хозяйки, шедшие за водой, видели его на крутом заснеженном берегу Медведицы, на перекрёстке дорог в Тетьково и Посады. Шёл он с палочкой в руке, постоял, высоко подняв голову, на опушке соснового бора, искрившегося блёстками инея.
Возвратился Михаил Иванович порозовевший,
